Что делать, если жизнь не удалась?

[vfhrbp]

из интернетов, но не буду текст выделять, чтобы было удобнее читать.
мне понравилась история про тетю Аню

"У меня достаточно знакомых, считающих и даже вслух горестно утверждающих, что жизнь их не удалась и сделать уже ничего нельзя.

Как правило, это люди возраста, скажем так, солидного. То есть такого, про который не скажешь уже: «всё впереди». Однако и не глубокие старики.

Отчего? Женщины в большинстве случаев винят в этом семью, мужей, детей: «Я всю себя отдала им». Мужчины более склонны винить «эту страну». Есть и такие печальники, которые никого не винят, кроме самих себя, но это не та самокритика, которая способствует выздоровлению. Напротив, это путь в уныние, в депрессию, а нередко и в алкоголизм.

Конечно, я не могла слушать этих своих собеседников равнодушно, вежливо кивая головой. Конечно, мне хотелось помочь каждому из них. И я стала задумываться над проблемой, предприняла попытку сформулировать ее, и вот что у меня получилось.



Для начала зададим себе вопрос о том, много ли мы приносим в этот мир добра. Добра – в смысле любви. Любви, которая помогает жить другим людям. Известность, знаменитость, успешность и «количество» исходящей от человека любви – это величины, которые никак не назовешь прямо пропорциональными. Можно быть всемирно знаменитым и не принести миру добра – совсем. А можно…
***

Расскажу о женщине, которая умерла где-то в 20-х годах минувшего века и о которой не помнит уже сейчас, пожалуй, никто. Я – едва ли не последний человек на этой земле, который что-то о ней знает. И то немного. Даже фамилии ее я не могу назвать, а имя – Анна. Тетя Анюта – так называла ее моя давным-давно покойная бабушка.

Бабушка моя родилась в 1903 году в Санкт-Петербурге. Отец ее происходил из крестьян, но получил образование и работал в банке. Бабушка была старшей из четверых его детей. За год до революции ее мама, моя прабабушка, заболела и умерла. Прадед тяжело переживал свое вдовство, очень боялся за детей и, когда в столице стали происходить страшные для него, как православного патриота и монархиста, события, – решил отправить наполовину осиротевшее потомство в безопасную, как наивно полагал, глубинку. В Саратовской губернии, в маленьком Вольске жила его дальняя родственница (вдова троюродного брата, если я не ошибаюсь) – та самая Анюта. От нее он получил депешу: «Ваня, везите детей ко мне, я заменю им мать».

«
В годы Гражданской войны дом напоминал Ноев ковчег: родственники, друзья, родственники друзей и друзья родственников и вовсе незнакомые люди…
»
Способность тети Анюты заменять мать – не только этим осиротевшим детям из революционного Петрограда, но и множеству других детей и взрослых – была воистину феноменальна. В страшные годы Гражданской войны дом тети Анюты напоминал Ноев ковчег. В старости моя бабушка сбивалась со счета, перечисляя всех, кто в нем жил: «Ее племянница с двумя детьми, потом еще сестра мужа племянницы, тоже с ребеночком, они из Москвы бежали, потом еще двоюродный брат мужа с женой…» Среди «насельников» была психически больная женщина, совершенно неуправляемая во время приступов и способная натворить что угодно. На какие средства вся эта община питалась – понять трудно. «Соли не было, – вспоминала бабушка, – но была мука, а потом соль достали, а мука кончилась. В заброшенные барские сады за вишней ходили. Ну и огород свой…» При всем этом в «Ковчеге» царил воистину корабельный порядок. «Капитан», то есть тетя Анюта, не понимал, как можно мыть полы в доме не каждый день. Поэтому их мыли каждый день в строго определенное время. Заниматься личными делами – хотя бы починкой своей одежды – можно было только после завершения дел общих, то есть направленных на благо всего населения дома. Дисциплина поддерживалась – не окриками и не строгими выговорами.

«Тетя Анюта очень спокойная была, – продолжала бабушка свои воспоминания, – я даже не представляю себе такого – чтоб она голос на кого-то повысила. Она тихонько так тебе скажет, а ты услышишь очень хорошо. И ведь ни разу, ты подумай, – тут моя бабушка качала головой, как бы в сильнейшем недоумении, – ни разу никому ни одного попрека куском хлеба. Сколько нас у нее на шее сидело – и в такое время! Мне теперь стыдно это вспоминать, стыдно за отца, что он нас на нее повесил. Но он-то думал: будет деньги ей присылать. А какие деньги – война…»

Старинный волжский городок десятки раз переходил из рук в руки. И плюс к легальным нахлебникам у тети Анюты периодически появлялись нелегальные, проживавшие в погребе либо на чердаке. Это были родственники, друзья, родственники друзей и друзья родственников и вовсе незнакомые, невесть откуда взявшиеся люди: белые – когда город находился в руках красных, и, соответственно, красные – когда он возвращался на время в руки белых.

Что переживала эта немолодая (за пятьдесят, скорее всего) женщина бессонными ночами, слушая плач полуголодного младенца, стрельбу на соседней улице, лихорадочный бред безумной родственницы и беспокойный шорох на чердаке? О чем она молилась перед мироточивой Иверской иконой не разоренного еще большевиками Владимирского женского монастыря? Моя бабушка запомнила тетю Анюту собранной, аккуратной, обходительной и доброжелательной.

Состояться, реализоваться, жить яркой, интересной жизнью, всегда быть в центре внимания – этого хотят многие. Многие ли хотят стать такими, как Анна? Об этом не мечтают – ни в невинно-тщеславном детстве, ни в амбициозной юности. Мечтают о славе. А какая слава у тети Анюты? Даже могилу ее теперь уже никто не найдет.

www.pravoslavie.ru/jurnal/66794.htm тут продолжение рассуждений этой женщины